Казалось бы, все невзгоды миновали. Она уволилась с работы в Кузнецкстрое и вернулась в Москву. Работала слесарем на заводе АМО (ныне ЗИЛ). Хлопотала о восстановлении в партии и возвращении на военную службу. В начале 1930 года была восстановлена в рядах ВКП(б). А вот возвращение в военную разведку затянулось. Пришлось женщине-комбригу руководить учебным отделом в одной из военных академий в столице. На этой должности, по некоторым источникам, она получила очередное звание комдива (категория К-11). Кстати, о ее воинских званиях известно немного. Все приказы хранятся в недрах военных архивов. Хотя, судя по ее фотографии 1928 года, она уже тогда была комбригом (один ромб на петлицах).
В заголовок публикации о ней нами вынесена категория «генерал». Именно категория высшего начальствующего состава РККА, а не звание. Конечно же она не успела получить персональное воинское звание «генерал-майор», равное ее званию комдива. Она просто не дожила до 1940 года, когда эти звания присваивались по результатам аттестации. Но ее статус в ряду высшего начальствующего состава в ранге комдива от этого не стал ниже. Да и читателю понятнее – генерал он и в разведке генерал. Было бы сложно понять сочетание «комдив военной разведки». Да и дивизией она точно никогда не командовала. В 1924 году были введены должностные категории и знаки различия, поделенные на 14 категорий. При этом категории, начиная с К-10 (комбриг) относились к высшему начальствующему составу. В 1935 году она застала новые перемены в воинских званиях и знаках различия. При этом ее звание комдива по-прежнему относилось к категории высшего начальствующего состава РККА. Или, иными словами, к генералитету, как это было узаконено в 1940 году. Так что, на наш взгляд, включение Марии Филипповны в категорию «генералы» вполне заслужено. Возможно, именно поэтому в августе 1932 года комдив Сахновская вновь открыла дверь в здание Управления разведки Генштаба РККА.
Служебные высоты Мирры Сахновской
Была ли она выдающейся разведчицей – не нам судить. Для этого есть эксперты и историки военной разведки, которые лучше знают исходный материал и специфику службы в разведке. Но даже одно то, что она прошла военный путь от красноармейца-добровольца до комдива вызывает уважение. Заслужить орден Красного Знамени женщине в армейских рядах было совсем непросто. За всю гражданскую войну этой награды удостоились всего 28 женщин. К тому же она в числе первых окончила Военную академию РККА и получила высшее военное образование, которое было редкостью даже среди мужчин-красных командиров. Имела опыт работы военного советника и военного разведчика за рубежом. Все это, вместе взятое, видимо, делало ее нужной для военной разведки.
Спустя некоторое время после возвращения из ссылки в Москву она получила 3-х комнатную квартиру в новом, как сейчас сказали бы элитном, доме в Большом Овчинниковском переулке столицы. Расположенный в историческом центре Москвы – в Замоскворечье – этот дом местные жители за глаза называли «генеральским». Там действительно проживало немало высокопоставленных военных. Да и вообще, отдельная и к тому же 3-комнатная квартира в те годы считалась верным признаком высокого служебного положения и особого статуса в обществе.
Но не все было так гладко в ее жизни.
С новыми силами и энергией взялась она за служебные дела, стараясь оправдать возвращенное доверие. Старший инспектор Технического штаба начальника вооружений РККА В. Садлуцкий так характеризовал ее в тот период: «Живой, энергичный, с большой инициативой работник… обладает организационными способностями, широким кругозором и эрудицией… Член ВКП(б), активный партийный и общественный работник. Проводит генеральную линию партии, ничем не проявляя имевший место ранее троцкизм… интересуется развитием военной техники и военного дела. В военное время может быть использована по линии политической и в должности начальника штаба дивизии». Эти слова из служебной характеристики – «имевший место ранее троцкизм…» — многое объясняют в последующих событиях личной жизни Сахновской и ее трагической судьбе.
День 16 октября 1933 года врезался в память. Тогда ее вызвали на ячейковую комиссию Управления штаба РККА по чистке партии. О важности такой процедуры в низовой партячейке в центральном аппарате военной разведки говорит тот факт, что на заседании присутствовала член ЦКК Стасова Е. Д. К этому времени в жизни Марии Филипповны многое переменилось. Она уже была восстановлена в партии и на службе. В кармане гимнастерки рядом с орденом Красного Знамени лежал партийный билет. Казалось бы, жизнь вернулась в привычное русло.
В протоколе №21 той ячейковой комиссии по чистке членов партии изложена вся интрига и ход процедуры. Вопросы к Сахновской, в основном, касались ее осуждения троцкизма и отношений с осужденным мужем-троцкистом. Она откровенно рассказала, что вся ее связь с мужем заключается том, что она ему каждые 6 дней пишет письма с рассказом о детях, посылает сухари и теплые вещи. А троцкизм она осуждает и не поддерживает. В ответ товарищи по партии настояли, чтобы она порвала с мужем. Председатель комиссии Шафранский в конце задает вопрос: «Ясно ли тебе самой, что порвать нужно?». Она отвечает: «Ясно» (плачет и уходит с собрания). Комиссия принимает решение считать Сахновскую М.Ф. проверенной. Она же, выполняя слово, данное товарищам по партии, в тот же месяц оформляет развод с мужем.
Подготовка диверсантов для интернациональных бригад
Сахновская в то время возглавляла специальный отдел, который занимался подготовкой представителей разведки и Коминтерна к ведению партизанской войны. Известный специалист по диверсионной работе и минно-взрывному делу полковник И. Старинов, которому тогда довелось работать под началом Марии Филипповны, вспоминал о ней с должным уважением. Он отмечал, что это была «опытная, энергичная, мужественная женщина, награжденная в числе первых орденом Красного Знамени». В отделе Мирры Сахновской в Москве он работал в 1933 году. В то время он участвовал в подготовке специалистов по минно-взрывному делу. Об уровне обучавшихся может свидетельствовать упоминание Старинова о том, что он ознакомил с применением минной техники некоторых руководителей компартий зарубежных стран – Пальмиро Тольятти, Вильгельма Пика, Александра Завадского и других. Однако он сомневался в том, что эта работа ведется достаточно активно. В ответ на опасения Старинова в том, что подготовка к будущей партизанской войне не расширяется, Сахновская ему говорила, что «суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы». Лишь позже он узнал, что Мария Филипповна острее него переживала за порученное дело, но все ее предложения о том, как улучшить диверсионную подготовку отвергались где-то наверху.
Кольцо невзгод опять сжимается
А беды и невзгоды уже пришли в ее дом. В феврале 1934 года в 10-летнем возрасте умирает старшая дочь Лена. Из дома уходит приемная дочь Ольга. Нагнетается обстановка на службе. До этого на протяжении всей ее жизни и службы, видимо, кто-то из высокопоставленных друзей или покровителей негласно не раз выводил ее из-под удара. Так случилось и в этот раз. В марте 1934 года Сахновская была неожиданно направлена на годичную войсковую стажировку в Московскую Пролетарскую стрелковую дивизию.
Стажировалась комдив с высшим военным образованием в должности командира стрелковой роты. Ротами в дивизии командовали старшие лейтенанты и капитаны. Ей же по армейскому статусу, академическому образованию и боевому опыту полагалась бы стажировка на должности, как минимум, начштаба дивизии или на равнозначной должности политического работника согласно последней служебной аттестации. Однако расчет оказался верным. Никто не искал опального комдива Сахновскую среди командиров рот.
Спустя год, в марте 1935 года ей повезло (или наоборот?) вернуться на службу в разведуправление. Видно, опять же не без протекции высокопоставленных сослуживцев. Хотя многие из них к той поре сами подверглись репрессиям, утратили прежнее высокое положение и влияние. Ей все больше приходилось полагаться только на себя.
Разведчица на санаторном фронте
В июне того же года она была переведена со значительным понижением на должность начальника санаторного отделения в Симферополь. Подальше от столицы и от центрального аппарата военной разведки. Но долго держать комдива на столь невысокой должности, видимо, было неудобно. Поэтому спустя несколько месяцев ее перевели на должность начальника крымского военного санатория «Кичкинэ». В некоторых публикациях о Сахновской излагается версия, что на базе этого санатория располагалась разведшкола, начальником которой она и была назначена. Согласимся, что это теоретически возможно, но подтверждающих документов, как и свидетельств участников или очевидцев не выявлено. Поэтому такое предположение остается лишь версией.
Весной 1937 года репрессивные органы ее все-таки нашли, хотя она, собственно, ни от кого и не скрывалась. Служила исправно, у всех на виду. Однако в начале апреля М.Ф. Сахновская была вновь уволена из армии, а 15 апреля арестована органами НКВД. Жить ей оставалось всего несколько месяцев.
Возможные причины ареста
В следственных документах Военной коллегии Верховного суда СССР эти причины, скорее всего, указаны. Не удивительно, если там есть и ее собственноручные признания в приверженности троцкизму, в работе на вражеские разведки или иные признаки явного предательства, характерные для расстрельных обвинений в те годы. Но как-то не верится, что столь высокопоставленная и информированная военнослужащая, пережившая исключение из партии, ссылку, арест мужа, прошедшая через горнила служебных проверок и партийных чисток, могла бы совершить какие-либо противоправные проступки. И уж тем более, антисоветские или иные враждебные действия.
Не до заговоров и политических игр ей было в ту пору. Анализируя доступные документы и материалы из открытых источников, можно выделить несколько вероятных объективных причин и субъективных обстоятельств, которые сделали ее арест фактически неизбежным.
Главным, на наш взгляд, было то, что на ней лежало несмываемое, пожизненное клеймо сторонницы Троцкого, хотя она давно и открыто признала свои прежние ошибки и заблуждения. Но сам факт обвинения в троцкизме отложился в ее служебных и партийных документах и сохранился в сознании начальников и сослуживцев. Ситуация усугублялась еще и тем, что ее муж – Сахновский Р.Н. был осужден как ярый и нераскаявшийся последователь Троцкого и отбывал очередной срок наказания на Колыме.
Безусловно, важнейшее значение в запуске в 1937 году механизма репрессий в отношении сотрудников военной разведки имели негативные оценки работы разведупра Генштаба со стороны Сталина. В июне того года на расширенном заседании Военсовета при Наркоме обороны СССР с участием членов правительства, Сталин в своем выступлении не только подтвердил свою негативную оценку работы военной разведки, но и расширил перечень предъявляемых к ней претензий. Он особо подчеркнул: «Разведки нет, настоящей разведки… Наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем… Разведка – это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение». Тогда же в докладе наркома Ворошилова впервые было сказано о раскрытом заговоре среди высших военачальников.
Как и прежде в таких случаях, организатором и идейным вдохновителем заговорщиков был объявлен Троцкий. Начался новый виток кровавой борьбы с троцкизмом в армии, проявившийся в невиданных масштабах репрессий среди командно-политических кадров, включая военную разведку.
Смертоносная докладная Артузова
Вполне возможно, свою зловещую роль сыграла служебная записка бывшего заместителя начальника разведупра Артузова, которую в конце января 1937 года он подал на имя главы НКВД Ежова. Он сообщал о возможном заговоре последователей Троцкого в РККА. В приложенном списке были перечислены пофамильно 34 бывших сотрудника военной разведки, в той или иной степени прежде принимавших участие в троцкистской оппозиции. К сожалению, разыскать этот документ пока не удалось, чтобы подтвердить или опровергнуть факт присутствия в списке фамилии Сахновской. Но об обвинениях ее в троцкизме, партийном и уголовном преследовании по таким серьезным в те годы мотивам, заместитель начальника разведупра, безусловно, знал.
Не вполне понятны сами мотивы этого поступка Артузова. Можно лишь предположить несколько правдоподобных версий. Во-первых, по роду своей деятельности он действительно мог располагать информацией о возможном заговоре в армии. Но тогда возникает законный вопрос о том, почему он не сообщил об этом по команде раньше, а лишь спустя 2 недели после того, как его освободили от руководящей должности в военной разведке и перевели в звании корпусного комиссара в научные сотрудники архивного отдела НКВД. Во-вторых, это могла быть реакция на служебную несправедливость и личная обида. Но тогда причем здесь судьбы 34-х его бывших сослуживцев по разведке, которых он сознательно обрек на верную смерть? В-третьих, он мог почувствовать угрозу своей жизни и пытался подтвердить личную лояльность Ежову, продемонстрировав свою значимость и информированность. Не получилось. По злой иронии судьбы, сам Артузов в мае 1937 года также был арестован по обвинению в «сочувствию к троцкизму, организации антисоветского заговора в НКВД и РККА, а также в подготовке терактов». В августе того же года он был расстрелян.
Конвейер смерти
В связи с начавшейся с осени 1936 года кампании большого террора, репрессивный аппарат не успевал документально оформлять индивидуальные обвинения и персональные приговоры. Для устранения этой «недоработки» в недрах НКВД возникла инициатива оформлять обвинения не персонально, а целыми списками. Списки обычно исполнялись в машинописном виде в одном экземпляре за подписью сотрудника НКВД и представлялись для утверждения Сталину и членам политбюро.
С февраля 1937 года и по октябрь 1938 года такие списки стали оформляться решениями политбюро. С пометками Сталина и других членов политбюро они передавались в Военную коллегию Верховного суда СССР. С лета 1937 года в списках было только 2 категории наказаний – расстрел и 10 лет заключения. Чаще всего это были расстрельные списки, включавшие лишь фамилию, имя и отчество человека.
25 июля 1937 года на стол Сталина лег очередной список на 43-х человек. В списке под номером 32 была указана Сахновская-Флёрова Мария Филипповна. Сталин и Молотов своими подписями всех их обрекли на смерть. Спустя несколько дней состоялось заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. По судебной практике тех лет состав суда включал обычно 3-х членов Военной коллегии. Формально, в течение примерно 5-10 минут «устанавливалась вина каждого» и тут же выносился приговор. Приговор, как правило, осужденному не оглашался. Он зачитывался непосредственно перед расстрелом и приводился в исполнение в день суда. Сахновская была расстреляна 31 июля 1937 года и похоронена на Донском кладбище в могиле №1.
Единственный выживший
Сломать волю и заставить Сахновскую подписать любые «признания» следователям НКВД было несложно, поскольку она, как мать, оценив безвыходность своей ситуации, скорее всего, пожертвовала собой ради спасения сына. Через 3 месяца 11-летний сын стал круглым сиротой. В магаданских лагерях Дальстроя 29 октября 1937 года был расстрелян его отец – Р.Н. Сахновский.
Павлу посчастливилось выжить даже с ярлыком сына «врагов народа». Как и многие другие, он в 1941 году добровольно ушел на фронт. Воевал под Москвой и Сталинградом. В 1946 году демобилизовался и поселился в Донбассе, где работал шофером.
После ХХ съезда партии в числе других было пересмотрено и «дело» М.Ф. Сахновской. В августе 1959 года Павел Романович получил свидетельство о ее смерти, а в ноябре того же года – справку Военной коллегии Верховного суда СССР о посмертной реабилитации и компенсацию за потерю матери в размере трех ее должностных окладов. Приказом министра обороны СССР от 29 декабря 1959 года ее увольнение в запас было отменено. М.Ф. Сахновская-Флёрова была исключена из списков состава Советской Армии и Военно-Морского Флота «ввиду смерти». Выписка из этого приказа за подписью Маршала Советского Союза И.С. Конева стала последней страницей в личном деле кавалера ордена Красного Знамени, комдива и одной из первых женщин в нашей стране, получивших высшее военное образование.
Свежие комментарии